Vsevidno.ru

Михаэль Драу - Спасибо, серце (Слэш) Александр Павлюченко 18 апреля 2009 в 0:52
Спасибо, сердце
Я заслоняю их солнце. Я знаю об этом. Я вижу, как моя тень плывёт по их перекошенным серым лицам, расчёрканным чёрной проволокой, словно это не лица, а гротескные портреты Дикса. Чёрная нервная графика на белой коже молчаливой зимы. В этой стране зима чертовски снежная и холодная. Белая. Всё кругом белое, даже небо. Эта скукоженная выстроенная шеренгой толпа резко контрастирует с белыми сугробами. Кажется сплошной чёрной массой. Я тоже - чёрное пятно на этом белом фоне. Отличаюсь от массы только тем, что мы с ней находимся по разные стороны кручёной стальной решётки. А ещё - у этого существа с сотней безжизненных лиц есть маркировки. Коричневые треугольники и жёлтые звёзды Давида. А на мне - шинель, фуражка и чёрные кожаные перчатки. В тени фуражки они не видят моих глаз, только мои губы. Они смотрят только на мои губы. Смотрят так, будто каждую секунду ожидают, что я их просто проглочу… Может быть, они боятся меня так же, как дети боятся великанов-людоедов из сказок. Я по сравнению с ними действительно великан. И стальной орёл на моей фуражке парит над дрожащей человеческой массой, отвернув от неё свою царственную голову. Пасти надрывающихся овчарок - алые.
Красное, чёрное и белое. В эту зиму и во многие предыдущие мир раскрашен только в эти цвета.
Ко мне расторопно приближается гауптштурмфюрер Ляндерс. Маленький и крепко сбитый человек с грустными глазами и обаятельно-кровожадной улыбкой. Сейчас он серьёзен. Вытягивается в струнку, козырнув, говорит:
- Разрешите доложить, герр штурмбанфюрер. Они отказываются признаваться.
- Все?
- Так точно.
- Каждого десятого - расстрелять. - говорю я.
Я устал. Во мне не осталось ни злобы, ни радости, ни страха, ни детского чувства превосходства. Эти жалкие безликие люди ничуть не докучают мне. Я не стремлюсь верой и правдой служить моему фюреру. Просто так получается. Потому что Порядок Должен Быть. Что ж, иногда это на руку фюреру…
Я отворачиваюсь и ухожу. За моей спиной - плач, вопли и вой, человеческий и собачий, проклятия на языке, который я неплохо знаю, но на котором почти не могу говорить. Солдаты вытаскивают каждого десятого за шиворот из колыхающейся чёрной массы, разрывают эту чёрную массу на куски, словно волк - убитую косулю. Без разницы - мужчина или женщина, или даже подросток. Десять - магическое и проклятое число.
Потом этих десятых отводят в лес, к оврагу. Они замолкают по дороге, становясь похожими на овец. С овечьими лицами они будут стоять у кромки ямы и смотреть вниз, на запорошенные снегом тела их предшественников. Овчарки будут рваться с поводков, распахивая красные пасти, сверкая ими на фоне своей чёрной шерсти, словно крохотными взрывами. Потом свинцовый дождь размочит спины овец красной водой, и они покатятся вниз, в царство мёртвых. Солдаты проверят, все ли мертвы или хотя бы достаточно серьёзно ранены. Потом они отправятся в лагерь.
А он ещё некоторое время будет ходить, словно гиена, по краю могилы, распахнутой собачьей пастью, будет щёлкать своим "Карлом Цейсом", запечатлевая лики чужой смерти. Он говорит, это для хроники. Для каких-то документов. Говорит он, кстати, очень редко. Молчаливый, с гладко выбритой головой, трудно определимого, но явно молодого возраста, с прозрачными, как чёрный янтарь, глазами. Он похож на смерть, которую изображают на картинках и которой пугают детей. Может быть, он и есть смерть? Она пришла сюда, молчаливо бродит среди нас со своим фотоаппаратом и бесстрастно - хотя нет, с едва заметным сладострастием - короткой мгновенной вспышкой режет время на кусочки, которые потом заботливо распластает по бумаге и которым придаст два цвета - чёрный и белый.
Я с трудом припоминаю имя этого человека. Рядовые зовут его Карлом Цейсом. Но на самом деле он Ларс Ридэль. Иногда я становлюсь отвратителен сам себе, потому что именно с моей ладони кормится этот трупоед. Он ест трупы глазами. И линзой своего третьего глаза.
Сегодня утром сбежало несколько заключённых, и были убиты так называемые "стукачи". Похоже, это заговор. Всё слишком хорошо продумано, чтоб оказаться простой удачей. Да и как они могли вычислить предателей?
Но мне не хочется об этом думать. Я так устал. Мне было всё равно, как это получилось. Мне всё равно даже теперь, когда сбежавшие могут навести на нас своих солдат. Русские очень близко. И они побеждают.
Охотник, несомненно, имеет преимущество перед медведем. Человеческий разум, оружие, и прочее. Но когда суёшь ружьё в берлогу к спящему медведю, чтоб убить его при минимальных усилиях, то часто можно и прогадать. Когда медведь выберется из своей берлоги, раненый и рассвирепевший, то шансы выжить для охотника стремительно сокращаются. Тут главное - поскорее выстрелить в глаз. Фюрер, как видно, лишь оцарапал голову русского медведя, и теперь тот рвёт своими лапищами на части стального орла.
И я знаю, что медведь одержит победу.
Может быть, мне немного жаль. Ведь мои лучшие годы пошли под тенью стальных крыльев. Мне жаль терять мои воспоминания об этой материнской тени. Хотя в ней всегда было холодно.
Терять воспоминания - это как терять собственную кровь. Каплю за каплей. И потом ты становишься холодным и белым и превращаешься в снег.

Последние новости