Vsevidno.ru

- Это ты во всем виноват, Кассандр!

- Попробуй, докажи, Филота.

- Я еще докажу тебе, и тогда ты об этом пожалеешь!

- Ха! Как бы не так, - Кассандр уже был готов к более серьезным методам убеждения.

- Да хватит орать -- у меня голова от вашей ругани болит...

- Опять ты лезешь не в свое дело, Гефестион, - Кассандр обернулся и с кривой улыбкой посмотрел на сидящего поодаль Гефестиона со свитком и стилосом в руках.

- Я всего лишь пытался учить задание, - не отрываясь ответил тот.

- Всегда был заучкой, -- пыл Кассандра уже заметно остыл.

- Ну нет, первой заучкой остается Александр, - с ухмылкой заметил только что подошедший к ним Птолемей.

- Да уж...

- Точно подметил!

Гефестион присел рядом со мной, отложив подальше инструменты для письма.

- Я пытаюсь понять, о чем говорит ветер.

- Правда! -- глаза его сразу загорелись, - и как, получается?

- Пока нет. Ты же знаешь, я могу слышать, как шепчутся змеи, иногда я понимаю о чем кричат птицы, а Аристотель научил меня языку зверей. И вот теперь я пытаюсь услышать голос ветра. Мне кажется, он что-то хочет сказать мне. Но как я не стараюсь, ничего не могу понять.

- Я верю тебе, Александр, - Гефестион жмурил глаза от яркого солнца, и 

поэтому казалось, будто он говорит с сарказмом. Давай попробуем вместе,

вдруг тогда получится.

- Хорошо, давай.

/Мы развалились на траве под молодым орешником. Гефестион лежал на спине, подложив под голову руку и закрыв глаза. А я смотрел на него и на то, как он пытается услышать неведомое. Вложив его ладонь в свою, я подумал о том, как это все, должно быть глупо.../

***

- Он поет, поет!

С этими словами Гефестион вломился в комнату, запрыгнул на кровать, где я сидел, и больно стал теребить мне плечо.

- Что ты дикий такой, ключицу же сломаешь.

- Прости... Я про ветер. Ты помнишь, как мы хотели понять о чем говорит ветер? Ну вот, сегодня я понял когда лазил на дерево, смотри какая шишка!

Действительно, на затылке у него была огромная синяя шишка.

- Аполлон мой, что же ты такой неосторожный. Тебе немедленно нужно к лекарю. Вдруг ты повредил себе последние мозги -- несешь какую-то чепуху.

- Оставь лекаря для себя. Ты что, не понял о чем я говорю? Александр, я слышал, слышал о чем говорит ветер... Нет, не говорит, - он поет! Понимаешь...

Тут Гефестион отпустил меня и пристально посмотрел в глаза.

-Ты забыл? Или не веришь? Думаешь, что раз ты не смог, то и я не сумею.

Его глаза стали блестящими из-за стоящих в них слез. Я почувствовал себя так плохо, что еле сдерживался, чтобы не сжать в объятиях, прося прощения, так же сильно, как он только что теребил меня.

- Не обижайся, Патрокл. Я не говорил, что не верю тебе, просто ничего не понял, - мне самому захотелось плакать от той трагедии, которая только что разыгралась в его сердце, - расскажи лучше все по-порядку. Ну же, не молчи, расскажи мне!

Глубоко вздохнув, Гефестион опустил глаза и, упрекнув меня в бесчувственности, начал рассказывать.

/Оказывается, что он всего лишь хотел нарвать груш для Аристотеля, так как тот на днях заявил, что ему надоело есть одно мясо и пить вино, а так же о том, как он соскучился по грушам, которыми в нашем возрасте объедался без меры. Так вот, мой заботливый друг решил сорвать груш для учителя, который, как я уже сказал, так ненавязчиво об этом намекнул./

/Забравшись на самое высокое дерево, он собрал много спелых плодов в руки, и не хотел бросать их с такой огромной высоты, чтобы ненароком не повредить. Бедный мальчик, подумав о грушах, он совсем не подумал о себе. Одна из веток оказалась некрепкой, и он шлепнулся на землю, получив шишку на своем прекрасном затылке. От удара потерял сознание и пролежал так до самого полудня, пропустив интереснейшую лекцию Аристотеля о размножении лягушек./

/ /

- Так вот, Ксандр, я очнулся, когда Гелиос уже провез свою колесницу через пол неба -- Солнце стояло в зените. Сначала я сразу же хотел встать, но, попытавшись это сделать, голова так сильно закружилась, что я решил полежать еще немного. Все тело ужасно ныло, глаза заволокло белой дымкой. Делать было нечего, думать из-за боли я тоже не мог и поэтому решил просто слушать. И тут я услышал!..

Мой Патрокл вдруг остановился, от предвкушения даже приоткрыв рот.

- Что ты услышал? Как Аристотель обругал тебя за то, что ты не явился на занятие? На сей раз его речь была необычно краткой, но зато услышать его можно было даже в Пелле!

- Я не буду больше рассказывать. Ты смеешься надо мной.

- Ну, не обижайся... Ты услышал как поет ветер?

- Нет, я услышал, как Кассандр тайно признается мне в любви!

- Не шути так. Расскажи как было.

Зная, с каким трудом Гефестиону получается заключать свои мысли в слова, я решил больше не перебивать его.

- Сначала я просто слышал, как ветер шумит в ветвях деревьев. От боли этот шум сильно отдавался в голове. И сквозь эту острую боль я внезапно услышал песню. Она взлетала то вверх, сквозь кроны деревьев - к небу, к Солнцу, то плавно опускалась вниз. Проскальзывала у моего уха, щекотала нос, теребила волосы. И, клянусь всеми богами, она была прекрасней, чем музыка лиры Гермеса и Аполлона! Это была песня, которую пел ветер!

- И о чем была эта песня, - спросил я. Я не мог представить, о чем таком мог петь ветер. Но Гефестион с таким волнением рассказывал мне все это, что не верить ему я просто не мог. К тому же мое особенное отношение к нему, мог ли он обманывать меня, зная об этом? Придумал сказку, чтобы я обратил на него внимание? Нет, я слишком доверял ему, чтобы теперь ответить, будто все это он сочинил.

- Это была песня о любви, - Гефестион весь зарделся краской и опустил глаза. Я взял его руку и почувствал, какой она была холодной. -- Песнь о двух душах, которые пытаются сохранить свою любовь, сохранить ее такой же сильной и чистой, как в момент сотворения мира, когда она была рождена из хаоса и тьмы и зажгла эти две души, дав им возможность жить.

После этих слов он остановился и больше не произнес ни слова. Я, не зная, что ответить ему на это, тоже молчал.

Когда молчание слишком уж затянулось, я решил спросить, какой голос был у ветра. Лучше бы я и дальше молчал. После этого вопроса рука его стала совсем ледяной, а сам он забился мелкой дрожью и с такой внутренней болью посмотрел на меня, что я тут же выпустил его руку из своей. Через секунду он уже скрылся за дверью.

/Я совсем не знал, что мне думать и как вести себя. Мы не разговаривали почти неделю. Да мы и не оставались одни, чтобы я мог заговорить с ним. Он все время избегал встречи, на занятиях садился один, даже ночевал в другой комнате. В свободное время убегал в горы, возвращался поздно вечером и сразу же шел спать./

/За эти дни мои нервы порядком расшатались. Я начал срываться - то на Кассандра, то на Филоту, которые жить спокойно не могли, видя, что между нами происходит. Гефестион же напротив, был необычайно спокоен. А потом, после нескольких таких стычек еще и с Гарпалом, я решил, что больше так не выдержу и мне необходимо разобраться в своих чувствах.///

/ /

На следующий день, как только увидел Гефестиона, взбирающегося по уступам горы вверх, я, с болью в сердце, решил следовать за ним. Но идти в горы в одних легких сандалиях оказалось не самой лучшей идеей. Не думал, что камни здесь могут быть такими острыми. Два раза сильно поранившись, я чуть было не решился вернуться назад. Но какой-то порыв горел внутри меня, с мучительной болью обжигал мою грудь и заставлял двигаться вперед.

Я нашел его на вершине. Ветер был здесь намного сильнее, чем внизу, под его напором деревья росли прижатыми прямо к земле. Гефестион стоял у самого края утеса. Увидев его там, так далеко от себя, с безразличным лицом и развивающимися по ветру волосами, я был уверен, что вот сейчас, увидев меня, он не думая прыгнет вниз.

Я подбежал к нему, крепко схватил и взволнованно спросил, все ли в порядке. Он был напряжен и сосредоточен. Я же был больше не в силах сдерживать эмоции, говорил с почти срывающимся голосом.

- Я умоляю тебя, Гефестион. Пожалуйста, прошу, помоги мне, помоги мне узнать как поет ветер!..

Это было совсем не то, что я хотел сказать, и он, очевидно, такого тоже не ожидал от меня услышать. Вдруг сразу так обмяк, стал податлив. Я, сам не понимая что делаю, притянул его к себе, обнял как ребенка. Он опустил голову мне на плечо, я почувствовал, что он плачет. Повинуясь своим желаниям, уткнулся носом в его волосы и закрыл глаза...

За нами оглушительно ревел ветер. Он с визгом проносился среди камней и ущелий, гремел в моих ушах, словно сотни огромных валунов катятся вниз, снося все на своем пути. И если бы не этот рев и боль, которую я испытывал, я бы не смог, наверное, услышать, что то была песня. Та самая песня, о какой мне рассказывал Гефестион, песня о Великой Любви!

Все в моей душе перевернулось, я не мог поверить, что теперь действительно слышу ее.

Резко отстранив от себя мокрого из-за слез Гефестиона, я поднял его голову, чтобы смотреть в глаза и, с несдерживаемым восторгом, быстро стал говорить ему прямо в лицо:

- Я слышу, как он поет! Правда, все как ты рассказывал, ту песню о любви и двух душах, которые... Я все понял, понял. О, Гефестион, как я мог не понимать тебя, сомневаться. Прости, прости меня, - из-за сильного ветра у меня даже перехватывало дыхание.

- И знаешь, в прошлый раз ты так и не ответил, какой голос был у ветра. 

Но теперь я знаю, ведь у ветра твой голос, Гефестион.

Глаза его были распахнутыми, он даже не моргал. И смотрел на меня с такой сосредоточенностью, как будто пытался вспомнить, кто я такой. Потом неуверенно и очень тихо произнес:

- А я слышал твой голос, Ксандре...

/Только сейчас я осознал, все то, что испытывал раньше. Это были те слова, которые заставили меня поверить в бесконечное счастье на земле. Я плакал в его объятьях, и впервые в жизни не от боли и горя. Я даже не представлял, что человек способен испытывать такие сильные чувства и такую огромную любовь! От волнения начал петь одну очень старинную детскую песенку, которую мы оба знали наизусть. Она была о том, как один "маленький" человек полюбил прекрасную Афродиту. Богиня не ответила ему взаимностью. Но любовь его была так велика, что он не смог жить с ней и она разорвала его крохотное сердечко./

/ /